Ворона и вобла
7 ноября 1917 года Макс Вебер, выступая перед студентами Мюнхенского университета, попытался объяснить им, в чем заключается сущность науки - той деятельности, которую они выбрали для себя. 5 декабря на конференции в Высшей школе экономики современные социологи, философы и историки пытались сообща понять, сохранила ли речь великого немецкого теоретика актуальность.
 |
| Макс Вебер. Наука как призвание и профессия |
7 ноября 1917 года Макс Вебер, выступая перед студентами Мюнхенского университета, попытался объяснить им, в чем заключается сущность науки - той деятельности, которую они выбрали для себя. 5 декабря на конференции в Высшей школе экономики современные социологи, философы и историки пытались сообща понять, сохранила ли речь великого немецкого теоретика актуальность.
Конференция, организованная Центром фундаментальной социологии Института гуманитарных историко-теоретических исследований ГУ-ВШЭ, так и называется: "90 лет речи Макса Вебера "Наука как призвание и профессия". Направляясь на нее, я предполагал, что у конференции та же цель, что у веберовского доклада: рассказать той части студентов Вышки, что решила посвятить себя науке, как с этим жить дальше. Все оказалось не совсем так, и это точно отметил в дискуссии замдиректора ИГИТИ Андрей Полетаев: "Ныне наука как призвание и профессия интересует в первую очередь ученых и преподавателей" (кстати, здесь http://www.lib.ru/POLITOLOG/weber.txt) можно освежить в памяти сам текст - a must для социологов, политологов, философов и интересное чтение для всех прочих).
 |
| Александр Филиппов и Андрей Полетаев |
Открыл встречу вебероведов руководитель Центра фундаментальной социологии (ЦФС) Александр Филиппов, выступивший с докладом "Этика ученого и этика политика в сравнительной перспективе". Прежде всего г-н Филиппов отдал дань уважения переводчику речи Вебера на русский язык, известному философу Пиаме Павловне Гайденко. "Несмотря на то, что во всех публикациях последнего времени переводчиком называют и меня, - сказал он, - необходимо восстановить историческую справедливость. Я переводил более поздний доклад Вебера о политике как профессии. Доклад Вебера о науке - первый текст Вебера из тех, что были переведены на русский язык в послевоенные годы; он появился сначала в сборнике "Для служебного пользования" и только через полтора десятилетия после первой публикации стал доступен широкому кругу читателей. Много усилий для разъяснения его философского значения приложил в те годы Юрий Николаевич Давыдов, которого мы также обязательно должны вспомнить в связи с речью Вебера". Затем докладчик привлек внимание к теме особой страсти ученого, этого, по словам Вебера, "странного упоения, вызывающего улыбку у всякого постороннего человека", но абсолютно необходимого для оплодотворения рутинного исследовательского труда. В докладе Вебера "страсть ученых" - безоглядное служение делу - противопоставляется "страсти романтиков" - выпячиванию своих уникальных внутренних переживаний. Должен ли профессор в аудитории быть совершенно бесстрастным и удерживаться от оценок? Вебер дает противоречивые ответы на этот вопрос. В частности он говорит: "Нельзя считать, что преподаватель должен быть бесстрастным, что он должен воздерживаться от какого бы то ни было практического суждения. Но только такой преподаватель и такой ученый страстны именно в отношении самого дела! Даже личностью Вебер готов считать их лишь постольку, поскольку все временное и преходящее они жертвуют самому предмету, делу". Итак, речь идет об особенной страсти! На что направлена ее энергетика? На нечто сравнительно безличное, то, что превосходит особенности отдельного человека, его личность в современном понимании. Иначе говоря, должно произойти страстное отрицание личной уникальности.
Как ни странно, такой подвижник научного труда больше всего схож, по Веберу, с харизматичным политиком. Политик, также отрицая себя, за счет этого получает власть мобилизовать массы, тем самым являясь "практическим" аналогом ученого-теоретика. Но есть и существенная разница. Надо помнить о различии между этикой убеждения и этикой ответственности, которое проводил Вебер. Этика ответственности характеризует действия подлинного политика, который видит, что все происходящее в мире - результат также и его собственных поступков. Ученый как исследователь может быть чистым созерцателем, он не действует, а наблюдает мир, каков он сам по себе, независимо от его действий. Но ученый как преподаватель застает себя в некоторой среде, созданной, в том числе, его действиями как преподавателя. Что он должен делать? Что вообще значит применительно к ученому долженствование? Что могут означать слова Вебера о том, что пророку не место в аудитории и на кафедре? Если это этическое предписание, то каков его статус в устах ученого, каким себя считает он сам? Достаточно ли того, что ученый, задавив в себе личное начало, образно говоря, выглядит в аудитории как сушеная вобла и тем самым задает студентам образец отношения к делу? Можно ли как-то иначе обеспечить воспроизводство той среды, в которой самоочевидна ценность рационального научного познания? - Это, по мнению Александра Филиппова, и есть те главные проблемы, которые Макс Вебер оставил нам в наследство.
 |
| Александр Гофман |
Тема научной увлеченности не на шутку взволновала собравшихся. Профессор ВШЭ Александр Гофман поинтересовался, может ли вобла обладать страстью. Речь идет о том, ответил докладчик, что страсть здесь есть. Но это не страсть лектора, увлекающего студентов, а страсть ученого, отдающего всего себя делу. Ученый - это аскет. Такая аскеза вызывала противоречивое, часто негативное отношение и в те годы. Но Вебер продолжал настаивать на том, что поглощенность предметом и, скажем, харизма, не только политическая, но и популярность, например, среди студентов, - вещи очень разные.
Научный сотрудник университета Франкфурта-на-Майне Петер Гостманн отметил, что Вебер выступал с речью в тяжелое для европейского сознания время. Он предположил, что Первая мировая война высвободила огромный потенциал отрицательной, разрушительной энергетики. Речь Вебера могла быть ориентирована, в частности, на то, чтобы перенаправить энергию "фронтового поколения", указать людям, приходящим в университеты из окопов другие цели, способные поглотить их активность.
Провокативная декларация ортогональности демаркаций
Старший научный сотрудник ЦФС Виктор Вахштайн в своем докладе провел операцию, которая приходила, наверно, на ум всякому читателю "Науки как призвания и профессии" - рассмотрел веберовский текст с точки зрения описанных в нем самом критериев научности. Выяснилось, что в тексте как минимум два серьезных парадокса.
 |
| Виктор Вахштайн |
Во-первых, начиная со строгого исследования логики научного познания, Макс Вебер затем выходит за рамки исследовательского подхода в собственном понимании и переходит к декларациям, по стилю напоминающим писания Ницше. Утверждения типа "пророку и политику нет места в аудитории" не принадлежат научному дискурсу - проводя такую линию демаркации между наукой и не-наукой, Вебер должен был бы первым покинуть аудиторию. Как полагает г-н Вахштайн, Вебер сознательно "выходит за рамки науки, чтобы провести эту границу, находясь вовне".
Второй момент, отмеченный докладчиком как противоречивый: фиксация места социологии в системе наук. Выходит, что понять ее специфику, следуя веберовской логике демаркации, невозможно потому, что, по Веберу, социология неспецифична - у нее нет собственной ценностной рациональности. Провести эту линию демаркации между социологией и не-социологией можно только через описание практик социологического исследования.
Если в первом случае критерий "научности вообще" заключается в следовании, служении Науке как некоему божеству, то затем, пытаясь понять, чем конкретные науки отличаются друг от друга, нам неизбежно приходится прибегнуть к анализу научных практик. По мнению г-на Вахштайна, "две демаркационные линии ортогональны" - попросту говоря, противоречат друг другу. Поэтому - увы - в статье классика не найти ключа к выходу из социологического тупика релятивизма в описании современной науки.
Сообщение г-на Вахштайна некоторыми было охарактеризовано как "провокационное". Андрей Полетаев подчеркнул, что речь Вебера относится больше к сфере образования, чем к сфере науки - "науку делают не в аудитории, а за письменным столом". Александр Гофман, в свою очередь, заметил, что Макс Вебер изначально никоим образом не выступает в роли ученого, и его доклад не является научной работой.
В последовавшей за выступлением дискуссии сотрудник ЦФС Д. Куракин отметил, что проблема возникает не с "чистой демаркацией", а с последующей имплементацией, воплощением проведенного разграничения на практике. Даже самые "чистые" ученые в мире практической рациональности редко следуют заветам классика. Петер Гостманн, желая, видимо, углубить уровень обсуждения, призвал считать веберовский социологический дискурс не научной системой, а "языковой игрой" по Витгенштейну. (Ludwig Wittgenstein (1889-1951), - австрийский философ, один из наиболее влиятельных мыслителей XX в.) Согласившись в целом с этим предложением, докладчик отметил одновременно сходство и различие между "языковым" (витгенштейновским) и "ценностным" (веберовским) разграничением науки и не-науки. Сходство состоит в том, что науки в описании Вебера - как и языковые игры по Витгенштейну - покоятся на неявных аксиоматических предпосылках, "базовых идеализациях". Отличие же их в том, что ценностные критерии демаркации несводимы к языковым принципиально - граница между наукой и не-наукой, хотя и проходит через "территорию языка", простирается гораздо дальше.
 |
| Виталий Куренной |
Заведующий отделением культурологии ГУ-ВШЭ Виталий Куренной говорил о том, что многие мысли Вебера Лев Толстой предвосхитил еще в 1862 году в своей ранней статье "Воспитание и образование". В частности, у Толстого можно найти один из главных пунктов доклада Вебера: о недопустимости трансляции убеждений и ценностей в рамках научного (университетского) преподавания. Специальным предметом рассмотрения Толстого является также университетская система образования и ее положение в системе других образовательных институтов. В докладе проводится и более детальное сопоставление позиции Вебера и раннего Толстого: и тот и другой признают специализацию науки, бесконечность научного познания и вытекающую отсюда относительность научной истины, а также специфическую систему ценностей самой науки. Есть и другие пункты сопоставления, где, на первый взгляд, между мыслителями есть большое сходство, но на деле обнаруживается существенное различие. Для Вебера социальный мир предстает как непримиримая "борьба богов", ценностей, выбор которых является, в конечном счете, иррациональным. Для Толстого социальный мир стремится, в конечном счете, к свободному согласию. Вопрос для Толстого состоит в том, каким образом мы можем содействовать установлению этого согласия. Толстой стоит ближе к той философской традиции, которая рассматривает науку как механизм снятия непримиримой ценностной вражды и как способ достижения свободного согласия по любым вопросам, волнующим человечество, включая вопросы практические. По отношению к этой традиции Вебер выступает как мыслитель, признающий поражение науки как особой системы ценностей, способной нейтрализовать непримиримость ценностных систем и предоставить им возможность прийти к мирному и свободному согласию. Тем самым он оказывается близок к традиции Ницше и теории "политического" Карла Шмитта.
С этим выступлением перекликался доклад сотрудника Франкфуртского университета Клаудиуса Хепфера о Вебере как "авантюристе науки". Тип авантюриста докладчик обрисовал, в основном, опираясь на работы Георга Зиммеля (писавшего о приключении) и Альберта Саломона (практически неизвестного у нас в стране социолога, принадлежавший к следующему за Вебером поколению и эмигрировавшего в 1933 г. в США). Приключение современного человека, выбирающего между служением тому или иному "богу", хорошо продемонстрировать на примере Вебера. Но не следует ли отсюда, что мы, быть может, должны вспомнить еще об одном человеке, размышлявшем в то время в Германии над приключениями и авантюристами, а именно об Эрнсте Юнгере, авторе недавно переведенной на русский язык книги "Сердце искателя приключений"? - Это вопрос Александра Филиппова, заданный дважды, так и повис в воздухе…
Выступлением Л. Г. Ионина завершился первый день работы конференции. Профессор Ионин говорил о состоянии политологии, политического и политологического образования в нашей стране - темах, лишь на первый взгляд не связанных прямо с основной проблематикой конференции. На самом деле вопрос, поставленный Вебером, может быть обращен и к политологам: способны ли они ограничиться собственно научным изучением политики? Допустимо ли смешение научной и политической деятельности? Политики должны получать отдельное, особое образование. Недостаточная четкость в разделении этих сфер вредит и нашей политике, и нашей политической науке. "Я думаю, сказал профессор Ионин, что если Макс Вебер сидел сейчас здесь, среди нас, и слушал через наушники мое выступление, он мог сказать, обращаясь к супруге: "Mariannchen! Er hat doch recht, dieser Russe!" (Марианночка! А ведь этот русский прав!)" Надеемся, что эти слова Вебера могли бы сказаны и по поводу всей конференции.
Иван Стерлигов, обозреватель Экспертного канала ВШЭ — OPEC
Фотографии Виктории Силаевой
* * *
Контакты: (495) 623-86-29, 8 (916) 500-21-72 (Пугачева Марина Геннадьевна, старший научный сотрудник Центра фундаментальной социологии ИГИТИ ГУ-ВШЭ); e-mail: puma7@yandex.ru
Ссылки: